Название статьи

Джханы. Ретрит Ли Брейсингтона

Иногда путь внутрь начинается с выключенного телефона. Ты нажимаешь «выкл» — и будто выключаешь старый мир. Там всё ещё бегут сроки, уведомления, бесконечные запросы и тревожное: «Ты на связи?» А здесь — только дыхание. Молчание. И встреча с собой, которую уже не отменить. И да, на связи. Но только с собой.

Джханы — это особые состояния концентрации. Но если честно, я шла не за состояниями. Я шла за правдой. За тем, что остаётся, когда исчезает голос в голове. Когда боль не приглушена, а прожита. Когда всё лишнее падает — и ты остаёшься.

Я вела этот дневник не для отчёта, а чтобы не потерять. Не потерять шёпот внутреннего. Ощущение, как в теле вспыхивает свет. Как медленно растворяется напряжение. Как страх выдыхает. Как появляется доверие. Это были десять дней молчания. Голодания. Молитвы. Мягкого распада. И постепенного возвращения — к себе, к телу, к живому дыханию.

Если ты читаешь это — не ищи здесь инструкций, как войти в джханы. Просто присядь рядом, я расскажу, что бывает, когда молчишь десять дней и перестаёшь бояться темноты.

Дни 1-2. Вход в тишину

внутренний шёпот и тренировка доверия

Этот ретрит проходил онлайн, но по глубине ничем не уступал живому. Его вёл Ли Брейсингтон — один из самых уважаемых западных  светских учителей джхан. Он не делает из медитации религию, не возвышает себя, не прячется за титулами. У Ли есть особенная простота — зрелая, спокойная, укоренённая в опыте. Он умеет говорить о тончайших состояниях с ясностью и юмором. А ещё он умеет молчать, когда нужно.

Утренние лекции вели его ученики — Мэтт Харви и Кларалин Нанамейкер. Кларалин — как точильный камень для смысла. Она тонко чувствует язык, глубоко знает пали и умеет объяснять, как одна фраза может звучать — и резать, и мягко открывать. Например, разницу между «вам стоит бы» и «вы могли бы». Казалось бы, всего одно слово — а внутри них другая интонация, другой мир.

Для тех, кто не знаком с джханами: это особые состояния медитативного сосредоточения, где ум становится прозрачным, как озеро на рассвете. Но на самом деле — это путь отпускания. Это не про достижение. Это про растворение усилия. Первые два дня у меня не было ни озера, ни рассвета. Я сделала непростой пост в социальных сетях — и выключила телефон. Казалось бы, простое действие. Но ум устроил целую бурю: «Включи обратно», «Удали пост»! 

Я называла это тренировкой доверия. Каждый час — как новая атака. Это было не начало практики, а марафон тревожного выживания. И всё же, телефон я не включила. И только к третьему дню внутри начало затихать. В эти дни практика была щербатой. Садилась — и тут же вскакивали фантомные голоса. Тело не слушалось, дыхание сбивалось, внутри все гремело.

Я уже проходила онлайн-ретриты. В целом, они мало чем отличались от оффлайн: те же часы практики, молчание, лекции, строгое расписание. Но этот ретрит был особенным. Это был ретрит для продвинутых практиков. И в нём не было расписания. Только рекомендации: 6–8 часов практики в день, сессии от 45 до 90 минут. Всё остальное — на твоей совести.

Это звучит как свобода. Но на самом деле — это проверка на зрелость. Когда никто не следит, не подгоняет, не вызывает гонгом или чашей. Ты сам выстраиваешь день.

Собираешься или распадаешься — тоже сам. Я ела всё меньше. Уже чувствовала, что пойду в голод. Хотелось обострить внимание, снять одну из опор — и услышать, что будет без неё. Первые два дня — это распаковка. Дальше — началась тишина.

День 3. Порог вхождения

растворение усилия и внутренняя чернота

Это был первый день голодания. И первый день, когда стало по-настоящему тихо. Базовая волна саматхи уже держалась. Я почти сразу входила в состояние — как будто в мягкую воду. Почти не было первой джханы: сразу вторая, ровная, светлая. Без вспышек. Без восторга. Просто присутствие. Каждая сессия начиналась с ритуала: я вспоминала лица детей, посылала метту себе, им, близким, всем живым существам, благодарила за возможность быть здесь. Затем 108 раз — мантра Зелёной Тары. Ом Таре Туттаре Туре Со Хам. Словно пульс света в теле. Словно мать держит за руку.

Потом — несколько дыхательных циклов по моей технике.  И вхождение. Не усилием, а как будто само. Растворение удержания. Пити почти не было. За весь ретрит может 3 раза была в первой джане. Обычно сразу во вторую. Только ровная сукха — тёплая, как солнечное пятно внутри. Иногда появлялось лёгкое подрагивание рук или ног — тело, как вибрирующая ткань. Цельное, без частей. Плотное. Дыхание — мягкий фон. Иногда глаза оставались открытыми под маской, и это чёрное пространство — не было страхом. Было пустотой. Внутренней чернотой. Спокойной. Как до рождения.

Просто смотришь, как рождаются мысли. Сначала — вибрация. Потом — как жужжание. Потом — попытка собрать звук. Иногда получаются коверканные полуслова. Иногда — ничего. Это похоже на выход из наркоза. Сознание возвращается, но язык ещё не собран. И вот ты предчувствуешь, сейчас появится мысль.  Между практиками — тишина.

Ли посоветовал максимально замедлиться, исключить ходячие медитации, так что я почти не двигалась. Иногда едва заметные мягкие растяжения. Только минимальные перемещения. Затемнила окна — хотелось темноты. Тело — тёплое, звенящее. Вкус кетонов во рту от голода. Спасала мята в воде. И сода.

А ещё — случилась встреча. На одной из лекций в зум я увидела Мэлколма Хакстера — моего австралийского учителя, у которого я проходила три ретрита.  Я увидела его, когда он задавал вопрос на общем собрании. Вот такое совпадение. 48 человек со всего мира. И среди них — один из моих учителей.  Цикл не замкнулся. Он раскрылся. И я почувствовала: я на новом витке. Зрелом. Тихом. Настоящем.

День 4. Джханы — лестница состояний

усталость удержания, телесное мерцание и вкус безвкусия

Четвёртый день — как если бы тело стало распускающимся лотосом, а ум — серым небом без дождя. Практика шла. Но в ней появилась усталость удержания. Словно внутри был кто-то, кто до сих пор «держал» — состояние, процесс, саму возможность быть в джхане. А теперь — руки начали ослабевать. Меньше усилия. Больше тонкости.

Я начала видеть, что джханы — это не лестница. Это дыхание. Иногда ты на подъёме, иногда в паузе. Это не движение вверх — это углубление. Расширение. Расплавление. Иногда я входила сразу в третью джхану — тишина, безоценочность, пространство. Моя любимая джхана. Четвёртая все еще дается сложно: ровная, прозрачная, почти бескачественная. Но всё это было неважно. Я перестала «хотеть» куда-то попасть. Мне было достаточно — быть. Практика стала телесной. Ощущения как вибрация: тепло в спине, шевеления в руках, дрожащие пальцы, волны в животе. Появилось ощущение мерцания — словно тело светится изнутри, неярко. Не эйфория — а присутствие.

Иногда я садилась, и всё тело замирало. Только дыхание — тихий шорох. Иногда была боль — в спине, в плечах. Но боль была не врагом. Она тоже становилась объектом. Боль — как шорох листвы. Просто есть. Без сопротивления. Я продолжала голод. Кетоновый вкус во рту стал навязчивым, как железо. Всё стало безвкусным. Даже вода. Я добавляла мяту — немного свежести. Полоскала рот содой. Пыталась избавиться от налёта — физического и ментального.

Практика стала дикой. Иногда во время медитации я лежала, чтобы не входить в пити. Иногда сидела в полной темноте. Иногда — просто слушала ветер. Никакой «правильной формы». Только — честное присутствие. К вечеру появилась усталость сознания. Я почти не понимала, что говорил Ли на вечерней лекции. Тело хотело лечь. Ум — замолчать. Я позволила всему быть. Без оценки. Без таблички «это прогресс», «это регресс». Просто — День 4. День растворения форм.

День 5. Поворот к прозрению

 слабость, слезы, элементы и прикосновение к смертности

С утра тело сдало. Голова кружилась, спина ныла, любое положение казалось невыносимым. Я почти не пила — даже на воду был рвотный позыв. Это был третий день голодания, но боль в теле пришла раньше обычного. Не хотелось садиться. Не хотелось думать о джханах. Хотелось просто лежать.

И вдруг — цветы. Открываю дверь, и там букет. И подарок. От девочек, которые проходили мой курс Шепташки.  Я заплакала. Потому что это было так неожиданно. Так вовремя. Так по-настоящему про свет, который теперь они держат. И в этом был смысл: если я иду, они идут. Если я держусь, у них тоже есть опора. Значит, надо пройти. Не только ради себя. Ради нас всех.

В этот день джханы отступили, а вместе с ними — желание в них «входить». Ум стал вязким, тусклым, без прежней живости. И именно в этой пустоте, в обессиленности — открылся новый вектор. От саматхи — к прозрению. Для баланса перенапряжения, Ли ввел практики инсайта. Так что я всё больше практиковала сканирование тела, наблюдение элементов, вспоминала пять ежедневных напоминаний. Сознание словно становилось шире. Пропитывалось осознанием: всё меняется. Всё уходит. Всё разбито на элементы.

Сегодня была практика осознавания смерти — маранасати. В отличие от прошлых опытов, когда она вызывала слёзы, на этот раз пришла ясность, лёгкость и принятие. Будто внутри уже не нужно было сопротивляться — только быть, в тишине, в осознании конечности. Пришло озарение про ходячую медитацию. Разобрала ее буквально на атомы. При этом я даже не ходила. Ощутила все элементы на каждой фазе. Появилась идея для своих ретритов — переписать практику ходьбы через призму дхат, чтобы она стала более телесной, живой.

Еще сегодня были инструкции по созерцательному прикосновению: трогать листья, ощущать ветер, слушать, как течёт вода. И это то, что мы делаем на моей сенсорной випассаной. Это пробудило во мне радость, что я не одна это делаю. Вернулся поэтичный взгляд на реальность, тот, что дышит в каждой травинке.

А вечером — разбор Samaññaphala Sutta (DN 2). Сутта о плодах отшельничества. Там, где Будда описывает путь — от нравственности к прозрению. Где джханы не цель, а опора. Где всё — про освобождение. Этот день был как поворот головы. Ты долго смотрела в одну сторону — в глубину. А потом просто обернулась. И увидела — пространство.

День 6. Таковость

нети-нети, провалы и чудо быть

Я продолжала голодание. Сегодня — сухой день. Без капли воды. Тело било тревогу: провалы в сознании, потеря фокусного зрения — даже в очках всё плыло, как в тумане. Но внутри было спокойно. Ни паники, ни драмы. Просто — наблюдение: «да, сейчас так». Пыталась продлить gap — тот, что между саматхой и джханой. Пограничное состояние. Ни свет, ни тьма. Пришло осознание, что именно это пространство — зазор для озарений. Там, где ничего не держишь. Серендипность. Вот тут она и есть. Чувствовала, что мозг уже слишком концентрированный. Сложно стало отпускать дыхание. Начала практиковать нети-нети.

Я — не это тело.
Не боль в спине.
Не та, кто хочет выйти с ретрита.
Не та, кто его проходит.
Не даже та, кто пишет дневник.
Не эмоции. Не образы.
Даже не осознанность.
В какой-то момент осталась пустая ясность.
Не глухая. А вибрирующая. Как воздух перед грозой.
Без нужды понимать. Без нужды называть.
Просто — быть.
Тхататā.
Таковость.
Не концепция. Не ум. А простота того, что есть.
Без знака «+» или «−».
Без комментариев.

Как говорил Тит Нат Хан:

Чудо — не в том, чтобы ходить по воде. Чудо — в том, чтобы ходить по земле с осознанностью

Таковость — это не холод. Это нежность без условий. Когда ты не спасаешь. Не исправляешь. А просто — смотришь. И видишь. И оттого — любишь. Я была в восторге, что на этом ретрите нет одной единственной техники. Не нужно держаться только за дыхание, только за ощущения, только за форму. Здесь всё — врата: звук, мёртвые листья, сухость во рту, отсутствие дыхания. Ты входишь в одну — а внутри всё равно тишина. И свет.

Этот день был как исчезновение имени. Как будто всё, что «я» — отслоилось. И осталась только пустота, звучащая светом.

День 7. Свет изнутри.

безбрежность, морковь и передача без слов

Утро открылось двумя вселенными. Первая медитация — как вспышка звезды.  Оргазмическая волна, сияние изнутри, которое разверзло форму и унесло за пределы. 60 минут — и возвращение. Но не вниз — вглубь. Вторая медитация — шёлковая. Тихая, дышащая, как платок на коже после шторма. А потом — морковный сок, разведённый водой. Первый вкус после дней молчаливого голодания. Первая мягкость. Мост из света в тело. Из джханы — в морковь.

Физически — хрупкость, озноб, судороги, расфокусированное зрение. Но в уме — кристальная ясность. Это состояние между мирами. Когда язык молчит, но внутри всё говорит. На интервью с Ли случилось то, что словами не назвать. Он не прикасался. Не учил. Не объяснял. Он просто был. И этого хватило, чтобы внутри что-то распахнулось.

Это не передача через обряд. Это узнавание. Безмолвное, но сильнее любой мантры. Улыбка Будды — как свет, легший на моё лицо. Я вошла в практику почти на 2 часа — и прошла джханы до седьмой. В третьей — полная когерентность ума и сердца. В четвертой это знакомое ощущение дементоров, которые из тебя все высосали. И в пятой — расширение. Будто лопнешь. В шестой — растворение в безбрежности. Словно качаешься в колыбели сознания В седьмой — тишина, отсутствие, ничто. Без дыхания. Без звука. Просто чистое, текучее бытие, в котором не осталось ни «я», ни желания что-то понять. Вспышка. Совсем ненадолго.

После глубокого проживания джхан — тяжесть речи, смешно, конечно. Ведь речи не было. Я ни с кем не говорила. Но ощущалась замедленность речевого центра, все стало тяжелее, небольшая дезориентация. Пыталась повесить ключи, при этом нажимая на крючок, как на выключатель. И это было не глупо — просто ум еще не вернулся.  Никаких претензий к нему. Столько работы. Столько внимания. Возвращаться нужно мягко.  Никакой нужды в объяснениях. Просто — упекха. Не равнодушие. А равностность из полноты.

«Если бы я умерла сейчас — это был бы идеальный момент» — так я чувствовала после.

Не как желание исчезнуть. А как совершенство завершённости. Этот день стал кульминацией. Не громкой, а прямым узнаванием Дхаммы — в улыбке, в теле, в соке, в тишине. И, может быть, это главное: всё уже есть. И больше не нужно никуда идти.

День 8. Между дыханием и тишиной

 граница формы, след от света

Проснулась в 4 утра. Снова раньше, снова без сна. Тело ещё не пришло, ум уже ушёл. Решила лечь в бодискан. Час. Потом — короткий сон, на полтора часа. Но внутри всё равно оставалась практика. Утреннее дыхание — сатипаттхана. Простое наблюдение. Просто воздух. Просто живот поднимается — и опускается. Поставила таймер на час. И ровно в момент его звонка — произошло вхождение в джану. Причём не в первую — а сразу в третью. Не как достижение, а как естественное углубление.

С трудом дотянулась, чтобы выключить звук. Осталась сидеть ещё 37 минут. Никакого усилия. Только — присутствие. Когда вышла… В квартире было движение. Робот-пылесос тянул коврик из ванной. А я не слышала ничего. Он у меня довольно громкий.  Иногда стукается об стены. Сообщает на всю квартиру, что он делает. У него по утрам автоматическая уборка квартиры.  Но в медитации я не слышала ни звука. Ни намёка на движение. Только дыхание. Только глубина.

Я улыбнулась.  Потому что обычно в первых джанах я все еще слышу звук. Не плотный, но где-то там на фоне он есть. Но тут видимо погрузилась очень глубоко. Этот день был как вдох после долгого погружения.

Что я поняла: лекции Ли я буду слушать ещё не раз.  Но не чтобы «понять». А чтобы впитать, как зерно впитывает дождь. И однажды, возможно — оно прорастёт само. Потому что всё уже здесь. Только нужно быть рядом достаточно тихо, чтобы это услышать.

День 9. День рождения. День тишины

без свечей, но со светом

Сегодня — мой день рождения. И одновременно — последний полный день ретрита. День, когда внешней практики становится меньше, а внутреннего звучания — больше. Ли попросил нас начать мягкую интеграцию. Не выныривание. Не прыжок. А как свет — в утреннем тумане: тонко, медленно, невесомо. В теле — тишина.

В уме — настройка. Сегодня Мэт дал новую практику. А я ее уже начала интуитивно практиковать. Суньята-сатипатхана. Без направления и удержания. Когда дыхание не ведётся, не фиксируется. Когда всё становится просто присутствием. Не усилием. Не техникой. А естественной ясностью. Все отпускается. Не за что больше держаться.

После неё — спокойно. Чисто. Светло. И это был мой праздник. Без свечей. Без тортов. Но с чем-то куда большим — внутренним согласием. Я чувствовала благодарность. Не за подарки. Не за опыт. А просто за путь. За возможность быть. За дыхание, которое дышит. За то, что свет остался со мной.

На вечерней лекции — разбирали Ниббану. Как символично.

День 10. Завершение

ретрит завершился, свет остался

Без гонга. Без фанфар. Просто стало больше звуков. Больше дел. Больше мира — снаружи. И вместе с тем — больше пространства внутри. День за днём я погружалась — в дыхание, в джханы, в боль, в свет. Иногда это были глубины, где нет тела и форм. Иногда — трепетные касания: чашка отвара, робкий шаг, судорога в ноге. Иногда — смех и слёзы от того, что коврик утащил пылесос, а я не слышала. Иногда — ощущение безраничной любви. Без слов.Без вывесок. Это был ретрит без расписания, где каждый день — как вселенная, и каждый час — как выбор: войти или остаться на пороге.

Были дни света. И дни пустоты. Дни, когда я была комаром, тигром, Буддой.  И дни, когда я просто хотела лечь на пол и ничего не чувствовать. Но теперь, оглядываясь, я вижу не мозаичный хаос. Я вижу нить — дхамму, проходящую сквозь всё. И она не порвалась. Даже в боли. Даже в слабости. Даже в тишине.

Девятый день стал рождением. Не только календарным. А как будто я — заново. Мягко. Без усилия. Из джханы — к моркови. Из джханы — в жизнь. И теперь, сидя здесь, в тишине, где уже можно говорить, и в мире, где снова есть еда, транспорт, интернет и ожидания, я прошу только одного:

Пусть возвращение будет мягким.
Пусть прозрачность не исчезнет в шуме.
Пусть то, что увидено в тишине,
останется — как свет внутри.

Потому что этот ретрит не про джханы.
И не про опыт.
А про возможность быть.
Без усилий.
Без страхов.
Как дыхание.
Как утренний свет.